Горький. Конечно, наиболее характерные слова, которые вошли в быт, надо брать. Они характеризуют среду и людей. Мы знаем, что у нас была цеховая речь. Например, текстильщики некоторых местностей говорили своим языком; шерстобиты, деревенские портные и так далее тоже имели свою речь. Определённый коллектив в своей среде создаёт и находит какие-то только ему свойственные слова. Этими словами, этой речью прикрывались тайны ремесла.
О молодёжной литературе. О молодёжи писалось много, многие вещи, может быть, не следует упоминать, например, Гумилевского «Собачий переулок», «Луну с правой стороны», «Первую девушку» и другие книжки, возбуждавшие нездоровое внимание и длительные споры.
Когда человек пишет от первого лица, надо помнить, что поле зрения этого «я» ограничено. О тех событиях, которые происходят не в комнате и не в деревне, где он живёт, он рассказывать не может, а у Богданова такие промахи есть.
Для меня эта вещь кажется наиболее оскорбительной неоправданным и пошлым отношением к женщине. Ведь она не виновата в том, что её заразили сифилисом. Если был такой частный случай, то его надо так и брать, а не типизировать. Были случаи, которые кончались трагически. Нельзя изображать частный случай как типичное явление, как это сделал Богданов. Если сейчас кто-нибудь из вас бросит в меня стулом, то ведь не все же вы будете виноваты в этом, а виноват будет только тот, кто бросит.
Богданов ещё очень молодой человек, ему двадцать три года. Несомненно, даровитый. Я с ним говорил в Неаполе. Он производит очень хорошее впечатление. Согласился с тем, что поторопился.
Таких торопливо написанных книг у нас очень много. И всегда плохо, когда человек становится в позу судьи над своим же классом, своим коллективом, своей группой, своим кружком, а в данном случае Богданов явился как бы таковым и даже как бы законодателем.
По смешной случайности эта книжка, в основном идея её, сводится к французскому буржуазному закону: если она изменила, убей её. Я полагаю, что в наших условиях такие французские законы, как и французская болезнь, — дело неподходящее вообще, а вот тут вышло как-то так.
Мне эта книжка не понравилась, и я скажу, что до сей поры я ещё не прочёл ни одной книги, посвящённой быту молодёжи, которая бы меня в известной мере удовлетворила. Я, конечно, мало знаю молодёжь, но, поскольку я её видел, должен сказать, что она характерна не теми свойствами, навыками и привычками, которые вы носите или по закону наследственности, или по влиянию разлагающегося, отмирающего мира.
Мы не можем за тринадцать лет превратиться не то что в ангелов, но, во всяком случае, в каких-то совершенно новых людей. В каждом из нас есть нечто от старинки. Не тем характерны и не тем интересны и значительны вы, что в вас есть такие отзвуки прошлого, а тем, что в настоящем вы являетесь творцами новой действительности, причём творчество выражается в формах, которые позволяют вам совершать не только исторические, а почти даже геологические процессы. Половина класса собственников, превращённых в течение двух лет в колхозников, — это штучка, о которой мы привыкли рассуждать довольно просто. На самом же деле она очень сложна и трудна, и со временем, когда будет свободный час или день об этом подумать, может быть, ваши дети долго будут моргать глазами, соображая, как это можно было сделать.
Я вовсе не отрицаю самокритики, совсем нет. Но почему непременно надо оглядываться назад с таким усердием, с каким это делается, почему нужно обязательно отмечать недостатки человека, его дурные черты? Выгоднее и социально и социалистически подчеркивать в нём то хорошее, то действительно важное и ценное, что он несёт в жизнь, для того, чтобы дать ему возможность расти с ещё большей быстротой, чтобы это хорошее отражалось в жизни ещё более значительно, чтобы оно приблизило ту победу, к которой мы стремимся и которую мы одержим.
Я вовсе не против того, чтобы человеку дать трёпку. Но дело не в этом, а в том, чтобы выхватить из жизни и ярких картинах волю к жизни, к победе, к изумительной стройке, к освоению мира, всего мира. Ведь то, что делается в Китае, Италии, Испании, во всём мире, объясняется не только экономическим кризисом и безработицей, но и действием энергии, исходящей из Союза Советов.
В маленьком городе Сорренто в 1924 году на одной улице было написано: «Вива Ленин» . Полиция закрасила надпись жёлтой краской. Написали красной: «Вива Ленин». Полиция закрасила бурой. Написали белой: «Вива Ленин».
Так и написано по сию пору.
Так что, видите, и там, далеко, чувствуется дыхание эпохи, которая исходит отсюда, где её тенденции выражены наиболее ярко. Оно сказывается и будет сказываться чем дальше, тем больше. Вот что важно: важно, что здесь чувствуется такая сила энергии, что она какими-то очень тонкими ручейками идёт куда следует и достигает своей цели.
Вот вчера я видел пятьсот человек в КУТВ . Ведь каждый из них поедет отсюда в свои самоедские, индусские и другие страны. Что он повезёт с собой? Он повезёт именно ту энергию, которую почерпнул здесь за эти два-три года.
Ведь вот в чём дело-то, вот в чём узел и смысл бытия нашего.
Я ведь в некотором смысле еретик, идеалист, потому что считаю людей, с которыми привык жить, о которых привык определённо думать, во многих случаях лучше, чем они о себе думают, и в этом я не ошибаюсь.
Сердечно приветствую вас, товарищи, страшно рад видеть вас, очень рад.