Том 26. Статьи, речи, приветствия 1931-1933 - Страница 13

Это значит, что крестьянство решительно идёт к плановому хозяйствованию на земле, к такому же хозяйствованию, какое установлено рабочими.

Когда вся масса крестьян-единоличников организуется в колхозы, перейдёт на коллективный труд, — 25 миллионов голов сольются в одну мудрую хозяйскую голову. Эта голова сообразит, в какой области, на какой почве выгоднее будет сеять только пшеницу, где — рожь, где — ячмень; сплошной пахотой она уничтожит сорные травы — паразитов, зря высасывающих соки земли так же, как бесполезные люди высасывали силу крестьянства. Вооружённое машинами крестьянство увидит, как дорого стоила ему лошадь, как много земли уходило под посевы овса на прокорм лошади. Кругозор единой двадцатипятимиллионной головы расширится за узкие пределы волости, уезда, на всю страну, и новый работник на земле увидит все уродства вчерашнего своего дня, всю бессмысленность, бесполезность привычной для него траты сил своих.

Труд станет всё легче и легче, всё больше будет оставаться свободного времени для ознакомления с миром, в котором живёт крестьянство, для самообразования и самопознания. Дети его, обученные в университетах, построят на необъятной земле нашей хорошие дороги, найдут ещё больше удобрений для земли, чем они уже нашли; дети переделают тесные и грязные деревни в города, где будут хорошие бани, больницы, хлебопекарни, прачечные, школы, театры, клубы, где начнётся новая жизнь, достойная людей труда. Эта жизнь — не за горами, и она будет организована тем скорее, чем скорее деревенская женщина поймёт, насколько выгоден для неё колхоз и как освобождает он её от бытовой каторги, которая преждевременно старит и увечит её, награждая разными болезнями. В старом быте, при единоличном хозяйстве, баба перегружена работой стряпухи, прачки, швеи, пряхи, скотницы, няньки своих детей, — новый быт должен освободить и освободит её от этого непосильного труда. Колхозы, коллективная работа открывают перед женщиной, так же как и перед мужчиной, действительно новую жизнь.

Всё это — не выдумка, это — правда, которую уже осуществляют рабочие в городах и по их примеру должно осуществить крестьянство. Не надо забывать, что у нас власть — поистине рабоче-крестьянская и что она служит интересам только трудящихся, — других интересов у неё нет. И власть и партия — плоть от плоти, кость от кости именно рабочих и крестьян. Во всех других странах власть служит интересам только меньшинства, — интересам фабрикантов, торговцев, помещиков. Законы, которые в Европе вырабатывают парламенты, вырабатываются в защиту богатых и всегда против рабочих, против крестьян, — вырабатываются сверху вниз.

У нас законодательство идёт снизу — от сельсовета, колхоза, от фабрик и заводов, и, развернув любой закон, мы увидим в основе его только трудовой опыт рабочих и крестьян, а это значит, что в Союзе Советов законодательствует сам трудящийся народ. Когда кулак нашёптывает колхознику всякую ложь на коммунистов, колхозник должен помнить, что он, признав силу и выгодность коллективного труда, сам встал на путь коммунизма, и должен понять, что кулак хочет вернуть его назад — в батраки. Ничего иного кулак не может желать, тогда как рабоче-крестьянская власть желает видеть всех трудящихся единым хозяином своей страны и всех её богатств.

О литературе и прочем

Присутствуя на обширном и шумном собрании литераторов и критиков, я слушал речи внимательно, а всё-таки трудно было понять: о чём в конце концов «шумят народные витии»? Возбуждение некоторых вздымалось до таких словесных казусов, как например:

«Так как пролетариат в его социальном творчестве опередил нас, литераторов, то нам делать нечего и литература вообще не нужна».

Может быть, это было сказано с иронией, в «состоянии запальчивости и раздражения» и об этом не следовало бы упоминать, если б не следовало подумать о мотивах раздражения. В чём дело? Почему кричат? Какие требования предъявляют? Едва ли можно искренно сокрушаться по поводу того, что литература отстаёт от действительности, она всегда шла за жизнью, «констатировала факты», художественно обобщая их, давала синтезы, и никто, никогда не требовал от литератора: будь пророком, предугадывай будущее!

В наши дни поставлен вопрос о необходимости более тесного сближения искусства с действительностью, об активном вторжении литературы в жизнь эпохи, основное содержание которой — социальная революция.

Один из молодых литераторов очень хорошо сказал о красоте и силе новой действительности, творимой волею и разумом рабочего класса. Другой — сильно и несправедливо потерпевший от наскоков нашей критики — тоже хорошо говорил о том, что литератор не должен бояться критики и что тому, кто сознаёт исторические значение своей работы, не следует обижаться на критику, какова бы она ни была. Но обе эти речи не вызвали должного внимания к ним и не заразили слушателей, первая — пафосом, вторая — задором. А по существу своему обе речи поставили пред литераторами именно те вопросы, о которых давно пора поговорить дружески, искренно и серьёзно. Но вместо этого в следующих криках и речах неприкрыто раздались отзвуки личных отношений и цеховые, узко понятые мотивы.

Словесные состязания такого типа я слышал лет тридцать — тридцать пять назад, когда «культуртрегеры» — впоследствии кадеты, а ныне почти «черносотенцы» — спорили с остатками народников, а эти последние — с молодыми марксистами. Мне кажется, что в ту пору страсти и ярости вносилось в «дискуссии» значительно больше, может быть, потому, что и «личного» было больше, ибо состязались два поколения, из которых старшее крепко верило в решающую «роль личности», верило, что творчество истории — профессиональное дело интеллигенции, а марксисты, оспаривая право интеллигента на роль «вершителя судеб» народа, утверждали своё убеждение в силе пролетариата, — в силе, созданной и воспитанной историей для того, чтоб она разрушила пошлый, преступный мещанский мир и создала свободное всемирное братство трудового народа. Гнев, ярость, обида, истерические вопли тех людей, которым говорили в лицо, что их игра сыграна и проиграна, — всё это было вполне естественно, так же естественно, как ярость, обида и крики белой эмиграции за рубежом, откуда она не вернётся к нам, даже и встав на колени. В наши дни спорят люди, созданные и выдвинутые на первую по важности её боевую позицию величайшей из революций, когда-либо пережитых человечеством, — победоносной революции, которая принимает и примет всемирный размах. Начат бунт против старого мира в его целом и в частностях, бунтом этим руководит мощная пролетарская партия, вооружённая научно отточенной мыслью, бунт ведёт класс, который от времени становится всё моложе, всё более численно и качественно сильным. Не следует забывать, что до Октября революционер начинался в возрасте семнадцати — двадцати лет, а в наши дни начинается в возрасте октябрёнка и пионера. Этот неоспоримый факт служит залогом, что люди Союза Советов вступили на путь, возврат с которого невозможен. Дорога назад — дорога к смерти.